Скульптор Сергей Дементьев: «В этой никчёмности искусства происходят и ужасы, и события. И оно влияет, хотим мы или нет, на нашу жизнь»

Белгородский скульптор Сергей Дементьев умеет создавать поразительные живые — с пластикой, эмоциями и мыслями — работы, не важно, из какого материала он их делает. В последние несколько лет Дементьев работает в технике металлической сварки, его называют неформатным скульптором по металлу. Недавно в Белгородском государственном художественном музее прошла его персональная выставка «Конструкции внутри нас», ставшая одним из самых запоминающихся культурных явлений в Белгороде в начавшемся году.

Мы встретились с Сергеем Дементьевым, чтобы поговорить об искусстве. Художник трудится в обычном гараже, который приспособил под свою мастерскую. Там, за железным столом, мы и узнали о ночах магии. А также о том, может ли «культурка» стать «культурой», что воруют реалисты и зачем художнику бить себя по рукам.



— Сергей, эта выставка, «Конструкции внутри нас», первая твоя персональная в Белгороде. У тебя было несколько совместных проектов с другими художниками. А сам никогда до этого тут не выставлялся. Почему?

— Где-то участвовал, это были коллективные такие выходы. И мне там было, наверное, хорошо. Ну а теперь, наверное, наступило такое время, когда мне есть, что сказать самому. Я понял, что я хочу, я могу. Вообще хотеть — значит, мочь. Я так понимаю. Так, наверное, можно объяснить.

— Трудно ли организовать выставку технически? Как это вообще происходит?

— Ну как это бывает. Надо идти туда, где собираешься выставляться, писать заявление, что ты хочешь. Они — ага, хочешь, хорошо. Пришлите нам сначала картинки ваши. Показываешь, к примеру, фото. А дальше всё идёт по-накатанному: работа, работа. Но вообще выставку интересно делать. А когда уже всё готово, происходит событие, на которое ты уже не можешь влиять.

— Когда ты подал заявку в художественный музей, всё уже было готово для выставки?

— На тот момент были готовы только две работы – «Конструкции внутри нас» и «Космос». Их фото я и показал музею.

— Ты говоришь, что самое интересное — это делать выставку. Что ты имеешь в виду?

— Сама работа над скульптурами интересна. Это может прозвучать как-нибудь чересчур пафосно, но действительно, когда доделываешь одну из этих вещей, хочется ещё пару недель с ней провести, разгадывая до конца.

— Ты видишь какую-то основу, а потом в процессе дорабатываешь? Или ты изначально видишь, знаешь, что именно должно получиться?

— Конечно же, что-то, может, изначально видишь, что-то может и присниться. Что-то может и сходу как-то. Но в любом случае - вот они, два прутика. Один, второй. А дальше происходит такая игра, с ловлей центра тяжести. В этом смысле показательно, наверное «Неведомое». С ним веселей всего было - с пластикой, с центром тяжести.

— А потом, когда сама выставка случается, она уже не так много значит?

— Я повторю, открытие выставки - это событие, которое уже от тебя не зависит. Пришли люди, которые должны были туда прийти. В основном, это мои знакомые или знакомые моих знакомых. Ну и интересно было, когда школу художественную согнали.

«Неведомое», выставка в БГХМ «Конструкции внутри нас»

— И что же школьники?

— Да классно. Работник музея сказала: дети, отслеживайте творчество этого художника. Я понимаю, что из них мало кто станет художником или вообще жизнь как-либо будет с этим связана. Ну такое вот с ними произошло. Они это увидели. Не с каждым человеком такое произошло. Ты, к примеру, смотришь кино? Ты же не смотришь уже, что попало, ты что-то ищешь, смакуешь.

— Скажи, а когда ты был в их возрасте, видел ли что-то подобное? Впечатляли какие-то работы на выставках?

— Нет, что ты. Я рос в далёком Норильске, даже не в самом Норильске, а в его сателлите, Талнахе, 25 вёрст до Норильска. Что я мог там видеть? Конечно, мы с родителями что-то посещали в Москве, но это, естественно, были не выставочные залы, в нашей семье никто с этим не связан никак.

— Интересно, а что же на тебя повлияло? Причём, глядя на тебя со стороны, никогда не подумаешь, что ты художник.

— Художник — это же не какое-то тщедушное существо с бантом (смеётся) и с кисточкой в классненькой мастерской, в белой рубашке. Есть ли такие вообще? Давайте про такие мультики не будем.

— Но всё-таки, интересно разобраться, откуда это растёт. Семья, значит, у тебя не творческая. Рос в в индустриальном городке. И тут раз — у тебя выставки, ты — скульптор. Как так могло получиться?

— Я, наверное, скажу, что это череда случайных встреч. Это люди на жизненном пути. Я учился в кременчугском ПТУ, на маляра-рефрейщика. Скажем так, это художник-оформитель, только малярного толка, более низкого уровня. Окончил я ПТУ, вышел на улицу — что делать с этой вот профессией? Конечно, я мог бы ничего и не делать, без куска хлеба не остался бы. Но я принял решение, что поеду учиться в Харьков. С рисунками я пришёл поступать в художественный институт. Но там сказали, что я мал ещё и отправили в училище. Как-то всё сложилось, мне в приёмной комиссии встретился заведующий отделением скульптуры, Фоменко Алексей Иванович. Те, кто знают, те знают. И по разговору с ним я понял, чего я хочу. Я попал, куда надо. Всё получилось. У меня были товарищи, преподаватели, с которыми я до сих пор поддерживаю отношения. А потом я приехал в Белгород. Здесь мне встретился художник Олег Булавин и всё, что с ним связано. В общем, опять же, череда случайных встреч.

— А было что-то в течение учёбы, что сильно тебя впечатлило? Как представляется, учёба — это в основном рутина, в тебя что-то вдалбливают. А что-то такое поражающее было, что до сих пор помнишь?

— Ну, наверное, это ощущение механизма происхождения знаний. Знания однажды на тебя спускаются. Вот это я понял. Ты долбишь, долбишь, долбишь. А потом раз — и спустилось. И после этого легко.

— Это всё-таки, наверное, не знание, а понимание?

— Нет, я, пожалуй, остановлюсь на слове знание. Вот ты до этого хотел и долбил, а тут раз — и стал знать. И этот вот кусочек того, что ты сейчас узнал - это навсегда.

— И сколько времени прошло, прежде чем ты понял, что знаешь?

— Наверное, курсе на втором. Потому что первый курс прошёл, как в тумане. Не то, что нас сильно гоняли, всё очень человечно было. А второй курс — после лета мы все приехали дикие такие, с жаждой знаний. Мы сняли дом в районе на Ивановке, кто знает — лимита, частный сектор. Самые лучшие для этого района времена — это когда или долго сухо, или долго мороз. Когда влажная погода, всё вокруг раскисает, кривые деревянные заборы с заплатами из ржавого железа и на это же примерно похожее жильё. И мы у себя во дворе построили литейную печь. Мы очень хотели плавить бронзу. Она плавится почти при тысяче градусов. Это были походы и поездки в Липовую Рощу, это третья от Харькова станция на электричке. Там завод «Коксохим», мы оттуда таскали кокс в мешках, на кравчучке. И эти наши печки из кирпича, обсыпанные землёй, чтоб не падала температура, они все одноразовые. Их постоянно перекладывать надо было. Происходила целая ночь какой-то магии.

— Со скульптурой вообще всё очень сложно, получается. Живописец пошёл, купил себе красочки...

— И сиди, малюй, что хочешь. Скульптура - это вообще материально затратное искусство. Кроме того, что надо помещение для всего этого, условия. Тепло, вода, производственные площади. Скульптура, как и архитектура, это вообще искусство государственное. И государство, по идее, все эти условия и создаёт. Ну вот попробуй, построй сам себе здание.

— Приходят частные заказы?

— Это у нас большая редкость.

— Вот в Белгороде стоит памятник дворнику, контактная скульптура. А в Америке есть памятник Хендриксу. И насколько разные работы, вторая эмоциональная, там каждая складочка, мимика, гитара. Первая — совсем не вызывает отклика. Такой контраст. Что ты об этом думаешь?

— Я такую скульптуру не очень люблю, когда образность достигается одной лишь детализацией, вычурной такой. Хочется спросить — а где тогда пол, стул, где это всё? Почему всю его жизнь так не изобразить? Интересно, слепливали ему детали в штанах?

— Тут не то, что про детали, а экспрессия, сама поза. В Белгороде не припомню таких эмоциональных скульптур. Почему здесь такого не делают?

— Дворника, бабушку с вязанием, девочку на шаре — делал харьковский скульптор Дима Иванченко, он автор. Кто бывал в Харькове, у метро Бекетова видел памятник - влюблённые целуются. Это его работа, он учился тогда курсе на третьем. И эта работа такая очень необычная, эмоциональная, даже для Харькова. Понимаешь, этот дворник, этот Хендрикс. Почему надо так, почему нельзя иначе? Почему нельзя сесть, потормозить и не делать? Просто бить себя по рукам - ну посиди, подумай, что есть образ в данном каком-либо случае. Без чего можно обойтись, без чего нельзя. И вот когда себе подобные вопросы задаёшь, рождается образ, я так считаю.

— Ну, это старый спор. Многие вообще считают, что искусство — это копирование природы.

— Ежели прочитать «Чёрный квадрат» Малевича, он там конкретно говорит, что художник, называющий себя реалистом, работающий с натуры - он вор и больше никто. Малевич там всё это по полочкам раскладывает. Я считаю, что эту книгу нужно прочитать всем людям, как занимающимся искусством, так и смотрящим его. Чтоб знать, как смотреть, хотя бы. Я считаю, это очень серьёзный трактат, подобного такого, может быть, и нет больше. По крайней мере, мне не попадалось.

— По той же причине и Пикассо убирал всё лишнее у рисунка? Всё, без чего может обойтись изображение.

— Да, ведь что делает художник? Разбирает образ на составные части и снова собирает. Даже работая с натуры, ты этим же занимаешься.

— С техникой металлической сварки тебе проще решить эти задачи, чем в остальных?

— Раньше я отливал из гипса. Всё это крайне недолговечно, черепки. Нет, ну всё это целое, конечно. Почему именно сварка? Потому что надоело не делать. Лепить что-либо из глины, формовать, отливать мне сейчас негде и некогда. Есть холодный гараж. Есть кузня. Это единственный способ на сегодня для меня.

— И не самый плохой, судя по всему.

— Мне он тоже плохим не кажется. Вряд ли я бы стал заниматься чем-либо вынужденно. Я и раньше замышлял какие-то подобные вещи. Некоторые были сделаны именно в этой технике. Например, мемориал жертвам ядерных катастроф в Тамбовской области, село Петровское. Там такой журавль метров шесть в высоту.

«Конструкции внутри нас», БГХМ

— А где ещё твои работы находятся?

— Есть село в Луганской области, Краснореченское. Там есть моя работа «Сказочник». Не знаю, как там сейчас в связи с войной, но раньше там было именьице, на берегу пруда, одного большого агрария. Там проходил целый фестиваль скульптуры на его деньги. Там в течение 10 дней жили художники и делали скульптуры.

— Зачем ему это было надо?

— Вот мы и подходим к разговору о культурке в человеке. Вот на хрена ему это надо? Он, конечно, не совсем обычный. Ну, такого склада человек, коллекционер всякой старой техники.

— Ты скульптор по профессии, но ты этой профессией не зарабатываешь. Тебе приходится заниматься какими-то параллельными вещами.

— Ну, разумеется.

— Это нормально? Так и должно быть?

— Я, конечно, никому клятву Гиппоткрата не давал, что буду делать только скульптуры. Занимаюсь художественной околостроительной деятельностью — интерьеры, мозаики и прочее.

— А вообще возможно быть только скульптором такого склада, как ты?

— Заниматься только этим и оплачивать при помощи профессии все свои надобности? Не знаю... Наверное, возможно.

— Интересно твоё мнение о разнице между искусством, так скажем, традиционным и авангардным. Есть такое мнение, если не ошибаюсь, Дали об этом говорил, что прежде чем делать что-то авангардное, ты должен освоить технику старых мастеров.

— Я тоже так считаю. Нужно всё это через академию пропустить. Потому что именно в академическом образовании лежат такие понятия, как чувство меры, там учат и образности, если учат, конечно, и если учишься сам. Есть масса примеров западных, которые обходились без академии. Ну например, градостроитель Ле Корбюзье по образованию был ювелиром. И очень многое из того, в чём мы живём, именно он открыл. А в архитектурной среде его не очень уважают, потому что он выскочка и самоучка. Но даже у того, кто не прошёл через академию,какое-то образование всё-таки было, кто-то на его пути всё-таки встретился. Невозможно так, проснувшись, пойти и стать кем-либо.

— Несмотря на то, что существует мнение о необязательности классического образования, оно всё-таки проявляется, видно?

— Закончим эту тему именем Марии Примаченко. Бабулечка из Киевской области. Выставки её были, гуашками по бумажке. Однажды Пикассо был на её выставке и даже хорошо отозвался. А  бабулька всю жизнь вышивала, рисовала. Я думаю, это всё звёзды, так совпало. Окружение. Я считаю, что выбора нет ни у кого из нас. Имеется в виду, стал ты тем или другим. Всё предначертано. А там уж доля случайности.

— В Белгород недавно приезжал фоторепортёр из Москвы Владимир Вяткин. Он говорит, что даже у непрофессионала бывают хорошие снимки. Но это скорее случайность. А вот профессионал эту случайность превращает в правило.

— А сколько профессионалов говно делают? Конечно, есть предрасположенность к чему-то. Фотоаппарат — это такой же инструмент, как плоскогубцы, всё это деятельность мозга. Мы смотрим, видим, слушаем какое-либо искусство, воспринимаем его. Нам интересно или не интересно. Это способ мышления автора. Как он это всё показывает, рассказывает. Я считаю, что искусство — это одна из самых удивительных сфер деятельности человека, потому что она такая ненужная (смеётся). Всё это такое никчёмное. И именно в этой никчёмности происходят и ужасы, и события. И оно влияет, хотим мы этого или нет, на нашу жизнь.

— Можно ли сказать, что искусство делает из человека человека?

— Ну нет, так нельзя всё сводить на искусство. Потому что есть масса людей, работающих по профессиям, не связанным с искусством. Но на то, как они это делают, очень приятно посмотреть. Это и продавец в магазине, и клерк, банковский служащий, как он обрабатывает документы. Или сроитель, или дворник. Но нельзя, мне кажется. вообще отделять профессию от всей жизни. Словарь говорит, что искусство — это вообще высшая степень умения чего-либо.

— То есть, если в широком смысле, восхищаться можно, кем угодно?

— Ну как, жить, любить надо. И смотреть на то, что сейчас перед тобой. Разные люди для разного рождены.

— Иногда очень жаль, что не можешь эту внутреннюю предрасположенность как-то повернуть. С течением времени появляется столько интересов, а уже...

— Я не считаю, что что-то поздно. Не все мои товарищи стали художниками. Как-то так совпало. А они были предрасположены. Я не могу сказать, что я какой-то талантливый, способный. Я вступительные экзамены сдавал на тройбаны. Я долго тормозил, долго не мог понять, как рисовать. Не то, чтоб было там как-то похоже, а рисунок как таковой. Но однажды ты вдруг что-то понял, узнал. И обратного пути уже нет. Важен не возраст, важно непреодолимое желание, то, без чего ты не можешь.

— А техника сварки — редкая, или применяется где-то ещё?

— Да конечно, всего этого полно. И в советском искусстве было много, тот же Цигаль, «Портрет Рихарда Зорге». Из арматуры в два пальца толщиной, а то и больше, выварен весь объём. Варить железяки - много способов. Не обязательно собирать из хлама, как я это делаю. Этой технологии тоже лет 30, и скульптуры есть по миру, и есть огромные. Это тут, в Белгороде, со своими «Конструкциями...» в худмузее я выгляжу как первооткрыватель.

— Если бы ты не уехал в Белгород, остался в Харькове, как-то по другому бы сложилось, там всё-таки всё это более развито?

— Как-то по-другому бы сложилось, однозначно. Только Харьков ежегодно выпускает двенадцать скульпторов, два заведения по шесть - Худпром и Художественное училище. Ещё в Украине Киев, Львов выпускают скульпторов. Естественно, там этот рынок пресыщен мастерами. Естественно, это и качество работ, и конкуренция, и кругозор тех же харьковчан шире, к скульптуре, искусству, требования определённые есть, и, я считаю, более высокие, чем в Белгороде.

— Выставку «Конструкции внутри нас» не думаешь куда-то ещё свозить?

— Тут без спонсорской помощи не обойтись. Конечно, хотелось бы, что бы расходы на все эти выставочные проекты брали на себя меценаты и предприниматели. Наверняка найдутся люди, заинтересованные именно так потратить деньги, чтобы им это было выгодно. Но здесь нужна индустрия изобразительного искусства. В нашем городе этой индустрии нет, тут это всё совершенно не развито, к сожалению. Тут пока не культура, а больше культурка.

— В чём разница?

— Культура - это не начитанность и образованность, это просто состояние всего организма.

— Вот жил-жил всю жизнь человек, он был такой, культурка. А потом раз, что-то произошло, и в нём появилась культура. Как считаешь, возможно такое?

— Я думаю, всё возможно. Я не наблюдал пристально за такими вещами.

— Если это и возможно, то крайне редко происходит.

— Мне кажется, должны быть обстоятельства, располагающие к этому. А располагающие к такому росту обстоятельства всегда не очень хорошие. Потому что просто так, когда всё миленько и размеренно, вряд ли есть нужда что-либо делать, и так всё хорошо. Но с другой стороны, создавать самому себе какой-то ужас, чтобы духовно расти - ну тоже как-то, знаете ли. И тут борются эти понятия комфорта и роста.